Фото: Марииина (Палатникова) Татьяна Моисеевна
 

 Летом 2004 года в архиве моего поселка, я познакомился с воспоминаниями о войне женщины, которую знаю всю жизнь. Рассказ меня потряс...

И бывает же так! Живешь себе, живешь, чуть ли не каждый день встречаешь человека и ни о чем таком не догадываешься. Ведь семью Марининых я знал с раннего детства. Татьяна Моисеевна какое-то время работала инспектором РАЙОНО, ее муж был парикмахером в единственной парикмахерской.  Теплик - районный центр  Винницкой области, небольшой поселок городского типа, где  Татьяну Моисеевну и членов ее семьи знает большинство жителей.

Это мудрая, добрая, ласковая, с необычайным чувством юмора и жизнелюбием женщина, к которой тепличане относятся с большим уважением и симпатией. Для меня она была просто матерью Аллы Марининой, с которой нас связывала компанейская юношеская дружба. И вот теперь, неожиданно для самого себя, познакомившись с историей этой маленькой женщины, которая по плечу далеко не каждому человеку, начинаешь осознавать, истории скольких человеческих судеб мы могли бы знать, и  не узнаем уже никогда. К сожалению, бег времени неумолим, и с каждым годом все меньше становится людей сражавшихся на фронтах в годы Великой Отечественной войны, работавших в тылу, переживших фашистскую оккупацию, просто живших в этот нелегкий для нашей Родины час. История Татьяны Моисеевны Марининой (Палатниковой) одна из таких.

Учитель МОУ СОШ № 12 г. Ноябрьска

Сумишевский А.В.

Воспоминания Марининой (Палатниковой) Татьяны Моисеевны.

(Материал предоставлен Тепликским районным архивом Винницкой области)

- Знаете, с тех пор прошло уже более 60 лет, а я все еще просыпаюсь от мучающих меня ночных кошмаров...

(Из интервью с Марининой (Палатниковой) Татьяной Моисеевной).

Вот вы все удивляетесь, что в свои 83 года я не потеряла интереса к жизни и так бурно реагирую на все, что меня окружает. Правда говоря, я и сама удивляюсь, что после тяжелых ударов судьбы, после стрессов, после горьких потерь я все еще живу, радуюсь солнцу и дождю, но особенно меня радуют встречи с порядочными, честными и сердечными людьми. Их в моей долгой и нелегкой жизни, к счастью, было не так уж и мало.

Родилась я в еврейской семье в п.г.т. Теплике, райцентре Винницкой области.

.п.г.т. Теплик. Улица Незалежности (бывшая Ленина)

Фото 1968 г

Отец мой был резником и заготовителем скота. Крестьяне его уважали за честность и доверяли. Жили мы в глиняной хижине площадью в 32 кв. м. - отец, мама, две дочери, и еще трое детей покойной сестры отца.

В 1930 г. началась коллективизация, «раскулачивание», и как многих невинных, нашу семью тоже включили в список «подлежащих к высылке», как «буржуазный элемент». Какая же мы буржуазия, когда у нас кроме нищеты и, извините,  вшей ничего не было? А причина в том, что у нас был примус, подарок маминого брата жившего в Харькове. Половина поселка приходила смотреть на это необычайное чудо. Примус!!! - это было что-то... запредельное. Соседи удивлялись и радовались нашему счастью.

Но нашлись и завистники, у которых вместо души сидит и жжет черная жаба.

Исполнитель сельсовета по прозвишу Питель (фамилии не помню) хотел отобрать нашу гордость и помощника - примус. Но мама решительно ответила ему: «Довольно! Это наша единственная ценная вещь!» в ответ мы услышали: «Я вам этого не забуду!», вот и не забыл!

   Выслали нас в Крым, поселили в с. Тишина, поселении под названием Луначарка. Там жили немцы, евреи, сосланные из Белоруссии и Украины, греки, татары-крымчаки, русские, украинцы. Я училась в школе, которая только называлась еврейской (преподавание там велось на русском языке). Правда, по желанию родителей, детей обучали в группах еврейскому, татарскому и немецкому языкам. Это был интернационал, я дружила со всеми, и вообще, в школе царила радостная атмосфера, ведь мы были дети, да и Крым - это не Соловки.

Родители работали в колхозе. Выращивали там баштанные культуры, овощи, виноград, хлопок. Школьники всегда помогали: собирали долгоносиков, коробочки хлопка. Вот и сейчас, закрою глаза и вижу белые пушистые коробочки в своем фартуке, и чувствую боль в пояснице.

В 1935 году я закончила семь классов Феодосийской средней школы № 6, которая называлась еврейской (ее финансировала американская еврейская ассоциация «Joint»), но, как и в Луначарке, обучение велось на русском языке.

В 1939 году получила диплом об окончании Феодосийского педучилища. Отныне я уже сама учительница и работаю в с. Кадагай Курманского района (теперь Красногвардейского). Заочно учусь в Симферопольском педагогическом институте (в то время из-за нехватки учителей обучение было двухгодичным).

К тому времени мои родные вернулись в Теплик, на родину, конечно же, с разрешения властей.

19 июня 1941 года еду в отпуск в родные места к маме-папе, а 22 июня на мою жизнь и жизни миллионов людей упала кроваво-черная туча войны.

С приближением фронта отец продал, что мог, купил телегу и коня, и мы двинулись на восток, в эвакуацию, пусть в неизвестность, но к своим; подальше от ужаса фашистского рабства. Однако, убежали не далеко, всего за несколько десятков километров; в с. Пидвысоком (это соседний Уманский район) мы уже натолкнулись на немцев. Пришлось возвращаться домой.

26 июля в Теплик вошли оккупанты, и сразу же навели «новый порядок». Всех евреев, а нас было более двух тысяч, согнали в гетто, которое находилось на двух улицах в центре местечка - им. Крупской и Островского, как раз возле пруда. Жили мы в каком-то кошмаре; голод, грязь, немыслимая теснота и ожидание смерти. Девушки, молодые женщины и мужчины использовались оккупантами на самых черных работах. 26 апреля 1942 года - нас, молодых и работоспособных - до 100 человек, вывезли в концентрационный лагерь, находившийся в с. Райгород Немировского района. Вскоре мы узнали, что ровно через месяц после нашего отъезда, 27 мая 1942 года всех тепликских евреев расстреляли на месте бывшей салотопки... Мы могли только плакать!

В Райгороде тоже уничтожали евреев, свезенных из близлежащих сел. Каждый день мы слышали стрельбу, доносившуюся из леса. Каких только ужасов мы не насмотрелись, да таких, что и в самом страшном сне не приснится. Однажды из Немирова привезли еврейские семьи. Больных, стариков и детей отделили от тех, кто мог работать. Мы знали, что в этот же день несчастных убьют. Мне с подругами удалось спрятать в своем бараке под нарами двухлетнего мальчика, но кто-то донес о нем эсесовцам. На следующее утро нас выстроили на лагерной площади, и молодой, здоровый эсесовец руками разорвал этого ребенка.

- Вы поймали счастье, что вы евреи, - цинично заявил палач.

Я на долгое время лишилась сна, и чуть не сошла с ума... Видно, помогли молитвы моей матери... Бог сохранил мне ясный ум для новых испытаний.

          В райгородском карьере мы добывали гранитный камень, дробили его и укладывали дорогу. (Так строилась трасса Винница - Умань). Условия труда были ужасными: надсмотрщики, чтобы мы боялись еще больше, зверствовали все сильнее, а у нас и так от страха кожа на спинах немела. Вечером возвращаемся из работы, а на лагерной площади на виселицах висят те, кто уже был не в состоянии подняться с земли.

Затем нас перевели в г. Брацлав, там мы тоже работали на строительстве дороги, а ночевали в бывших автомастерских.

Весной 1943 года нас переводят в с. Краснополку Гайсинского района. Это уже недалеко от Теплика, если напрямик через с. Скарженовку, это всего лишь каких-то 15 км.

- Как там, в Теплике, что с моими родными? Живы ли они?

На это я даже не надеялась. Чувствую, что больше не в силах терпеть издевательства, непосильный труд, голод. Мы были так истощены, что были больше похожи на 10-летних девчонок, особенно я, так как не вышла ростом. И вот в сумерках одного мартовского вечера пять девушек выскользнули из колоны, и спрятались в кустах у дороги. Конечно же, нас искали, и, наверное, моих подруг по несчастью нашли, потому, что я слышала выстрелы. Меня спасло чудо, немец трижды прошел возле меня и не заметил. Когда все стихло, я поднялась и побрела по дороге на Гайсин. Полураздетая, окоченевшая от холода, доплелась до каких-то домов слева от дороги. Стучу в окно четвертого дома. Почему именно четвертого? Не знаю. Наверное меня вел Бог. Дверь открыла пожилая женщина, отпрянула от неожиданности, что-то спрашивает. А я уже и говорить не могу. Она все поняла, пустила меня в дом, согрела, обмыла, дала свою одежду. Плача от благодарности, через два дня я попрощалась с этим Человеком и двинулась в путь. Уже после войны я дважды приезжала в это село - село Дубину - оно небольшое и находится возле трассы Гайсин-Умань. Искала свою спасительницу, расспрашивала людей, но никто ничего не мог мне сказать. Всю жизнь благословляю ее и благодарю за доброту и человечность.

До Теплика я добралась тропами. Дождалась ночи, расспросила добрых людей о своей семье. Оказалось, что отец мой жив, что он работает при немецкой кухне, смотрит за скотом, резничает. Где мама и сестра Соня - они не знали.

Встретилась я с отцом в конюшне возле лошадей. Какая это была встреча...! Радость и горечь. Смотрим, друг на друга - и не можем поверить, что мы живы. Отец рассказал, что немецкий повар Иоганн Кох взял его себе в помощники - как у нас шутят - старшим куда пошлют. В первую мировую войну отец был в австрийском плену, там и научился разговаривать по-немецки, точнее немецкому языку (так будет правильно). Поэтому мог общаться с немцами. Это спасло его от расстрела. Когда в 5 часов утра 27 мая 1942 года эсесовцы окружили гетто, и стало ясно, что к чему, отец с мамой и сестрой спрятались в тайном подвале сарая стоявшего возле пруда в конце улицы Островского. Там они просидели до следующего дня. Таких счастливцев было немного.

Эсесовцы выгоняли людей на улицы, заставляя брать с собой только самое ценное. Тех, кто не мог самостоятельно передвигаться (больных и стариков) несли на носилках. Выстроив колонны, фашисты погнали обреченных к салотопке находившейся за поселком. Там уже стояли телеги, у которых людей раздевали,  затем группами по 20 человек подводили к самому краю и расстреливали. Как говорили очевидцы, палачи - эсесовцы, полицаи и мадьяры, стреляли в затылки. Расстрел длился целый день. В этот день на улицах поселка не было никого, люди боялись выйти на улицу. Стрельба была слышна везде. Утром следующего дня полицаи и эсесовцы собрали украинских девчат и молодых женщин, и погнали их закапывать могилы. То, что увидели на месте казни эти люди, забыть не смогли по сей день... - в едва заброшенных землей могилах стояла кровавая пена, а сами они «дышали». Не знаю, но каким-то чудом удалось выжить лишь одному мальчику. Ночью, после расстрела он выбрался из ямы. Его спрятала у себя одна украинская семья. Уже после войны этому мальчику удалось найти своего отца, который к тому времени проживал в Душанбе.

На следующий день после расстрела, отец открылся Иоганну Коху, и тот давал еду беглецам и никому не донес (еще один добрый Человек на нашем пути).

Беглецы днем прятались в густых зарослях в верховье пруда, а на ночь переходили в сарай. Тряслись от страха и холода. В тот июнь шли сильные дожди. Мама потом вспоминала, что она все время молилась, умоляя Господа о спасении. Через три недели такой жизни (разве это жизнь?) маму и Соню заметил немец Шульц. Это был очень плохой человек, поэтому необходимо было спасаться. Отец пошел к обер-лейтенанту Швейзеру просить о помощи. Тот дал лошадей, телегу, женщину возницу и моих вывезли в г. Гайсин, где еще было гетто. Когда же и там начались расстрелы, они снова вернулись в Теплик, и опять же благодаря Швейзеру. Но в Теплике было очень опасно, оттуда необходимо было бежать. Иоганн Кох дал машину, одеяла, немного украинских марок - денег - и отец вывез семью в село Петрашевка. Там дед Продан, на лодке, переправил мою маму и сестру через Буг до Бершади. Они были спасены, а отец вернулся в Теплик.

За Южным Бугом была уже румынская зона оккупации - Транснистрия, а румыны не стреляли. Тогда люди говорили, что вроде бы жена короля Михая - Елизавета заступилась за несчастных. Но румыны находили другие способы издевательств над евреями.

А теперь я хочу рассказать про обер-лейтенанта Швейзера (имени его, к сожалению, не помню). Кто он был, какую должность занимал в этой части фирмы «Тодт», что стояла в Теплике, не знаю. Но хорошо помню, сколько добрых дел он совершил, кроме того, что спас нас. Рассказывали, что он спас многих людей. Например, семь мальчиков 7-9 лет переправил в Бершадское гетто, где их поместили в детдом, и они выжили. Двое из них еще живы. Один - Фима Коган в Израиле, второй - Давид Ройтман в США, в Чикаго. Еврейскую семью из с. Михайловка вывезли в Черновцы в кузове автомобиля с двойным дном. Еще нескольким семьям евреев, Швейзер помог перебраться в Бершадь. Всего я не припомню, да ведь и не все я знала. Думаю, что этот благородный человек, храбрый человек высокого духа был коммунистом. Знаю, что он родом из г. Кёльна. Когда в 1998 году я гостила у своего сына в Дюссельдорфе, местный журналист взял у меня интервью. Надеялась, что может быть, кто-нибудь отзовется. Не знаю, какова его судьба, но я благодарю Бога, за то, что посылал нам таких людей.

Да-да, теперь опять о себе. Немцы-строители были люди уже немолодые, в основном не злые, поэтому здесь, в Теплике, нам было легче. Выполняли всю черную работу: пилили-рубили дрова, ухаживали за скотом, стирали белье, укладывали дорогу там, где были выбоины, - всего не пересилишь, да и зачем? Посмотрите на мои ноги - вот свидетели непосильного труда. (Что-то я заговорила газетным языком!)

Кормили нас в Теплике лучше, потому, что еду нам, приносила любовница повара Иоганна Коха - Надя Кулинич.

- Кушайте, девочки, да побыстрее, чтоб никто не увидел. Эта еда из немецкой столовой.

Теперь опять немного отклонюсь от рассказа о себе, и расскажу о Иоганне и Наде. Кох ее действительно любил, а когда во время родов Надя умерла, он очень тосковал. Их ребенка воспитал Надин отец. Девочка выросла, вышла замуж за молодого красивого парня Крутаса Ивана. Их сын, внук Нади и Иоганна, Саша Крутас живет сейчас в с. Залужье, в трех километрах от Теплика.

Хочется рассказать еще об одной встрече. Как-то мою ступеньки столовой и чувствую, что на меня кто-то смотрит. Поворачиваюсь - это новый надсмотрщик в какой-то неизвестной мне униформе. (Потом уже узнала, что он из РОА, власовец). Присматриваюсь. Ой-мэй, да ведь это Коля Фролов. В колхозе поселения Луначарки его все подкармливали, потому что был он сиротой и всеобщим любимцем. Кто его родители, неизвестно. Может быть, репрессированные в 30-е годы, тоже неведомо. Вот и встретились.

- Таня, если хочешь видеть солнце, молчи...

- Коля, ты был комсомольцем, я тоже была комсомолкой. Как ты можешь служить нашим злейшим врагам?

- Время изменилось, и я изменился. А ты молчи!

А что кому я должна была говорить? Не знаю, что с ним произошло, какова его дальнейшая судьба. В Луначарке был еще один кормленец - Синенький Ваня, непоседа и проказник, неслух и хохотун.

В годы войны пошел сражаться, был партизаном. Погиб, прикрывая отход своего отряда. Пока грузили на баржу раненых, он два часа сдерживал фашистов и положил их там почти целый взвод. Спасенные им люди с благодарностью чтят его светлое имя.

Об этом мне рассказали друзья, когда я в 1961 году приезжала в Симферополь. А о Коле Фролове известий никаких.

Летом 1943 г. появилась в гетто Ева Крейдерман, высокая, черноволосая, очень красивая девушка, не похожая на еврейку. Она приходила с Бершади и помогала евреям бежать за Буг (за деньги, конечно). Но, что с меня, голой возьмешь? И все-таки она предложила нам бежать, ведь, что нас ожидает, было ясно, как Божий День. Ночью, как раз в жатву двинулись. Нас было четверо. Дошли до с. Лозоватая. Ночь короткая и уже хорошо посветлело. Только вышли на мост, а на встречу немцы. Что-то говорят, смеются. Куда деваться?

- Девочки, спокойно! - шепчет Ева.

Идем, а душа не то, что в пятки, совсем куда-то отлетела. Но немцы прошли мимо, даже не взглянув на нас. Пронесло! Дошли до села Чернятки, а тут начался не просто дождь - ливень. Мы просимся в дом. Хозяйка - бабуся - поняла, кто мы, и предупредила:

- Не ходите к мосту, дети, там большая охрана, вас тут же схватят. Бабка отвела нас к своему сыну. Там помылись, обсохли и ночью - через три дня  этот человек перевел нас по камням на мелководье через Буг. Об этом быстро говорится, да не быстро делалось. Сколько раз прятались, падали в траву, песок. Прислушаешься, а сердце так бешено стучит, казалось - сейчас выскочит.

Вышли на берегу возле села Шумыла. Вышли на берег - светает. Смотрим, стоит мельница. Пробыли там день, а ночью сели на телегу с мешками, спрятались среди них и поехали в Бершадь. Вдруг румынские солдаты:

- Стой, кто идет? Куда?

Ева о чем-то поговорила с ними, что-то сунула им в руки. Откупились. Наконец добрались до Бершади, как до «земли обетованной»! Нашли своих. Голодают, в лохмотьях, худые, истощенные. Но в большом Бершадском гетто, мы, прибывшие из Теплика, были нелегалами, да и теснота была ужасная. В каждом доме проживало по три-четыре семьи. Мне пришлось спать под столом. И все-таки, это была вроде бы свобода. Но не успели осмотреться, как новая беда: забирают девчат и молодых женщин в г. Николаев

- Это же верная смерть! (Из всех, кого вывезли в Николаев, живым домой никто не вернулся).

- Где спрятаться от облавы?

В пекарне на стене висело длинное деревянное корыто, в котором месили тесто. Мама втиснула меня туда, приложила корыто к стене, и немыслимо согнутая, скрюченная, в неимоверной духоте я просидела там полтора суток.

- Терпи, Танюша, и будешь жить. А Соню спрятали на чердаке.

Когда я вылезла из того корыта, то не могла стать на ноги, плакала от боли. Еще месяц не могла ходить прямо.

- Господи, когда же закончатся наши страдания? Помоги несчастным и невинным жертвам войны!

Закончилось лето, наступила осень, маячит неумолимая зима. И голод, и холод поднимается стеной. Бегаю по местечку, ищу работу за кусок хлеба, тарелку каши. Выручали люди, особенно женщины. То дадут платок, то юбчонку, то какие-то тапочки! А мы и тому рады!

В ноябре 1943 года неожиданно появляется наш долгожданный и дорогой отец. Принес с собой немного денег и еды. Это наше спасение, потому, что мы уже начали пухнуть от голода. Он рассказал, что Иоганн Кох предупредил его:

- Михель, мы отсюда уезжаем. Придут другие, не такие добрые. Вам нужно бежать. Помогаю, чем могу. Вечная благодарность ему от нашей семьи. Пусть будут счастливы его потомки!

Как-то пережили мы зиму 1943-1944 гг. После Корсунь-Шевченковского сражения немцы и румыны побежали. В четыре часа утра 14 марта отец вышел во двор, и вскоре вернулся улыбающийся:

- Наши пришли!

Это было неимоверно радостное известие. Троих, маленького роста советских разведчиков, мы, вышедшие из дома, чуть не задушили в объятиях. Смех, плач, слезы, крики, причитания....Сколько лет прошло с того дня, а я помню все, как будто это было вчера. Мы были по-настоящему счастливы! Теперь мы были убеждены, что все плохое позади. Главное, что мы остались живы.

В тот же день мы пошли в Теплик, так и не успев поесть свежеиспеченного овсяного хлеба. Накануне отец продал свои более или менее пристойные ботинки, и купил немного овса. Мама и Соня были уже совсем плохими, и все-таки, мы двинулись в путь. Дошли до села Чорная Гребля. Добрые люди нас накормили и помыли. В Лозоватой оставили Соню - она уже не могла передвигаться, в селе Пчельная - маму. 15 марта мы с отцом все-таки дошли до родного порога. Но ни нашей хижины, ни имущества уже не было. Все надо было начинать сначала, но была молодость, решительность и надежда на лучшее. Все плохое, страшное - позади.

Но сколько мне еще довелось пережить в следующие 60 лет, сколько выпить горького-наигорьчайшего вина! Об этом можно написать большую повесть, но я не уверена, нужно ли это кому-то.

Еще меня ждали болезни, как следствие пережитого в концлагере, девять месяцев тюрьмы по сталинскому знаменитому указу «за антисоветскую пропаганду». Пока разобрались, что это клевета, пришлось похлебать тюремной баланды в советской тюрьме. Хорошо, что эта история случилась уже после XX съезда Коммунистической партии.

Еще меня ожидало семейное счастье - рождение детей, внуков и правнуков. Ждало и горе: похороны мамы, отца. Но самое большое горе — преждевременная и такая глупая смерть внука. С этим смириться я не могу!

- Боже мой! Прости мне мои грехи, не наказывай меня больше!

Хочу сказать, что больше всего мне в моей жизни помогали украинцы. Сердечно благодарна им за их добрые сердца. А вот некоторые мои соплеменники евреи, мягко говоря, сделали мне очень много пакостей. Пусть им икнется на том свете, но Бог им судья.

И еще об одном. Сейчас модно критиковать советскую власть и партийных руководителей прошедших времен. Не хочу следовать моде и добрым словом вспомню С. А. Колпака, занимавшего в 50-е годы должность председателя Верховного Совета Украины, и секретарей Тепликского райкома партии - Политанского, Дыбского, Ноговского, Клымчака и Ажулу.

Досмертная благодарность людям за то, что я еще жива, вижу солнце и радуюсь детям, внукам, правнукам и всем порядочным ЛЮДЯМ. Будьте здоровы.

С Уважением к Вам всем узник лагерей и гетто - Маринина (Палатникова) Татьяна Моисеевна.

Воспоминания записаны

 учителем русского языка и литературы

 Тепликской СШ № 1 Козачук К.А.