О  годах революции и гражданской войны на Подолье  на основании документальных свидетельств написано немало исторических трудов,  где довольно подробно излагаются события тех непростых лет.

Тем не менее, таких, которые вызывали бы у читателя не только профессиональный интерес довольно мало.

Одним из немногих, вызывающих заинтересованность,  по моему мнению, является присланный краеведом  Леонидом Трахтенбергом документ под названием «Воспоминания красноармейца», подкупающий  своей открытостью и простотой.  Он уникален тем, что дошел до нашего времени почти в так называемом  «чистом виде», что уже само по себе большая редкость. Этим он и интересен.

Важно еще и то, что это историческое свидетельство далекого от политики  крестьянского парня, видевшего и понимавшего события тех неспокойных лет  в силу своего социального положения, образа жизни и мировоззрения, и, что  часть событий, о которых повествует автор, происходили у нас, в Теплике, и близлежащих селах.

Воспоминания красноармейца.

(от ред., - текст публикуется без изменений)

«Я, Бондарь Матвей Афанасьевич, родился 22 августа 1907 г. в селе Чечелёвка Винницкой области, Гайсинского района, в крестьянской семье Бондаря Афанасия Трифоновича, которая состояла из 11 человек, причем из детей я был самый старший. С семилетнего возраста, зимой учился в своей сельской школе, а летом пас свою корову и одну-две близких родственников.

В 1914 г. отца призвали на войну, где он пробыл до 1916 г. В этот период мне пришлось помогать своей матери по хозяйству, и я рано научился обращению с лошадьми, которых у нас была пара. По возвращении с фронта отца мне тоже пришлось работать на лошадях, т.к. отец занимался ремонтом хозяйственного инвентаря и построек, которые за время войны пришли в упадок. Эти работы отец выполнял сам, т.к. он был плотник-столяр и делал деревенские возы.

Кроме того, отец был занят общественной работой, которая занимала много времени: он участвовал в комиссии по раздаче бедноте помещичьей земли, лошадей, коров и сельскохозяйственного инвентаря, а после стал сельским комиссаром и тоже был всегда занят. Поэтому большая доля забот по хозяйству доставалась мне. Нашу жизнь усложнило еще и то обстоятельство, что с приходом к власти Гетмана Скоропадского, а вместе с тем и возвратом помещиков, пришлось возвращать помещикам всё отнятое у них, в связи с чем моему отцу и его товарищам зачастую приходилось прятаться по другим сёлам.

Вдобавок к этому на нас навалилась ещё беда: в 1920 году часть нашей бывшей Каменецподольской губернии была оккупирована белополяками. Воинские части белополяков расквартировались только в городе, т.к. на расстоянии 15 км от города, в местечке Кублич и дальше находились части нашей Красной Армии, а наше село находится на расстоянии 7 км, и они то и дело делали налёты на село с целью грабежа продуктов и фуража. Грабили бычков, тёлок, свиней, зачастую и дойных коров, муку, сало и пр., всю живность резали и, погрузив на фургоны, увозили в город, распевая свое: «Мы живём, мы живём, Польша не погибла». Но пановать и бесчинствовать "панам жолнерам" пришлось недолго. Ранней весной того же 1920 года пошли слухи, что к нам, на помощь частям Красной Армии, идёт Первая конная Армия во главе с тов. С.М. Буденным: эти слухи усиливались с каждым днём и, наконец, оправдались. Первая конная подошла, выгнала белополяков из нашего города погнала дальше на запад. Это было большое, радостное событие. Народ ликовал!

Фото: Подпись на обратной стороне фотографии красноармейцев снятых на фоне Гасинского районового КП (б) Украины.

Это событие породило событие и в моей жизни, которое буду помнить до конца своих дней. А дело в том, что в то время был введен закон об обозной повинности. Поэтому закону крестьяне, в случае потребности, должны помогать Красной Армии лошадьми. В каждом селе комиссар или другое ответственное лицо устанавливали порядок, согласно которому, в порядке очереди, крестьяне направлялись на своих лошадях и телегах на отбытие этой повинности. Обычно их долго не задерживали (один-два дня, редко - неделя). Нас и наших лошадей не подвергали отбытию этой повинности, т.к. отец, будучи сельским комиссаром, часто сам ездил на них для выполнения служебных обязанностей, или представлял их в распоряжение зав. школой дня подвозки дров и пр. Но вот дня за два или три до подхода I-й Конной отцу сообщили, что требуется на два-три дня подвода с хорошими лошадьми для срочной доставки двух человек в местечко Теплик, которое находится на расстоянии 60 км от нашего села и лучше, чтобы отец отвез их сам. Но отец не мог сам поехать и решил направить меня, тем более, что эти люди дорогу в Теплик знали. Вот мы и поехали. Ночевали в местечке Терновка, и утром выехали на Теплик. По дороге нам попадались конные разъезды, спрашивали документы у моих пассажиров, и о чём-то с ними разговаривали. В Теплик приехали мы вечером. Они меня устроили ночевать на заезжем дворе, а сами куда-то ушли. На второй день, рано утром, они меня разбудили, дали мне документ о выполнении обозной повинности и отправили домой. Когда я выехал из заезжего двора, то увидел в местечке много военных кавалеристов. Оказалось, что это были воины Первой конной Армии, а после я узнал, что возил в Теплик двоих разведчиков этой Армии. По пути меня обгоняли эскадроны кавалерии, пулеметные тачанки, обозные фургоны, поэтому пришлось ехать обочиной, больше – шагом. По пути к местечку Терновка, меня обгоняли пехотные части. Как оказалось, это шли из Киева отряды красногвардейцев, которые стали садиться в кузов моего воза и скоро ВОЗ был полон. Не доезжая села Марковки, мы обогнали пулеметную тачанку, у которой были сильно уставшие, исхудалые лошади, одна из них хромала, ввиду чего тачанка рысью идти не могла и двигалась шагом вслед за нами. И тут произошла большая неприятность, можно сказать, беда. Нас обгонял верхом какой-то командир и, видно, большой командир. Он посмотрел на тачанку, потом на моих лошадей и распорядился запрячь моих лошадей в тачанку, а мне отдать исхудалых, и без разговоров! Ну, и бойцы тачанки принялись выполнять распоряжение командира, а я поднял рев со всякими причитаниями. Как же я на таких лошадях отцу на глаза покажусь? Да и лошадей жалко до смерти. Пехотинцы, ехавшие на моей телеге, уговорили бойцов злосчастной тачанки не менять лошадей в поле, а доехать до села. Ну, и те согласились, т.к. в селе их ждал отдых.

Приехали в с. Марковку, остановились на отдых, и три бойца из пулеметной тачанки нашли своего ком. взвода, который оказался спокойным сердобольным человеком и сказал мне, что как доедем до линии фронта, то лошадей мне могут вернуть, а до фронта осталось - рукой подать. Я и успокоился. После отдыха мою телегу завезли к мужику во двор и велели мне запомнить этот двор, а фамилию мужика записали на бумажку и отдали мне. Там же оставили мои шлеи и вожжи. Затем, привели пару здоровых лошадей, а слабых увели куда-то. После запрягли моих лошадей в корень, а казенных - по краям, как пристяжных. И мы поехали на фронт, причем я сидел как пассажир, поэтому четверкой лошадей, в том числе парой моих, правил ездовой пулеметной тачанки. В чем же дело? Почему со мной так строго обошлись? Оказалось, дело вот в чем.

Ещё в 1919 году через наш район отступали деникинцы отступали спешно, куда-то в сторону Одессы, и почему-то многие солдаты продавали по дешевке своих армейских лошадей, больше обозных. Местные крестьяне их покупали. А армейским лошадям всегда на боках выжигали тавро (штамп), на котором после вырастала шерсть другой окраски. Таврованная лошадь на всю жизнь оставалась меченой. Поэтому таврованных лошадей при необходимости, любая армейская часть могла обменять или отобрать без обмена, как трофейных.

Мой отец продал своих старых довоенных лошадей и купил хороших, но таврованных, в надежде, на то, что у него их никто не отберет, как у сельского комиссара.

Но произошел вот такой случай. У меня спросили мой домашний адрес, а потом показали письмо моему отцу, в котором сообщалось, что война подходит к концу и меня скоро отпустят вместе с лошадьми. Я уже стал привыкать и мне даже понравилось, - ведь каждый день новости, а через день, через два - новое место, тем более, всегда слышна стрельба. Правда, на задание меня ни разу не брали, и я фронта близко не видел. Больше проводил время с обозниками, среди которых были люди моего возраста.

Иногда бывали перебои в снабжении фуражом, тогда мы брали ведёрки и ходили по дворам просить овса или ячменя и нам редко отказывали, так что всегда приходили с полными ведерками.

Часто нас приглашали покушать, иногда и с собой давали кусок хлеба, а то и буханку, ну и кусочек сала или пару яиц. А когда наши приезжали с задания, я всегда купал и чистил всех четырех лошадей, конечно, и сам купался, стирал своё бельё. Бывало и так, что при задержке снабжения фуражом приходилось и занимать овсяных снопов на крестьянских полях. При этом нам приказывали много не брать, а по одному - два снопа с каждого поля, и то, где нива пошире, да снопов побольше, чтобы не обижать крестьян, тем более, бедняков. Я больше 4-5 СНОПОВ не брал. Да на тачанку больше и не помещалось, тем более, что снопы нужно укрыть старой плащ-палаткой. Вот так и проходило время».